Неточные совпадения
Разве не молодость было то чувство, которое он испытывал теперь, когда, выйдя с другой стороны опять на край леса, он увидел на ярком свете косых лучей солнца грациозную фигуру Вареньки, в желтом платье и с корзинкой шедшей легким шагом мимо ствола старой березы, и когда это впечатление вида Вареньки слилось в одно с поразившим его своею красотой видом облитого косыми лучами желтеющего овсяного
поля и за
полем далекого старого леса, испещренного желтизною, тающего в
синей дали?
Вместо Ивиных за ливрейной рукой, отворившей дверь, показались две особы женского
пола: одна — большая, в
синем салопе с собольим воротником, другая — маленькая, вся закутанная в зеленую шаль, из-под которой виднелись только маленькие ножки в меховых ботинках.
Под вечер он уселся в каюте, взял книгу и долго возражал автору, делая на
полях заметки парадоксального свойства. Некоторое время его забавляла эта игра, эта беседа с властвующим из гроба мертвым. Затем, взяв трубку, он утонул в
синем дыме, живя среди призрачных арабесок [Арабеска — здесь: музыкальное произведение, причудливое и непринужденное по своему характеру.], возникающих в его зыбких слоях.
С холма, через кустарник, видно было
поле, поблескивала ртуть реки, на горизонте вспухала
синяя туча, по невидимой дороге клубилась пыль.
Над крыльцом дугою изгибалась большая, затейливая вывеска, — на белом
поле красной и
синей краской были изображены: мужик в странной позе — он стоял на одной ноге, вытянув другую вместе с рукой над хомутом, за хомутом — два цепа; за ними — большой молоток; дальше — что-то непонятное и — девица с парнем; пожимая друг другу руки, они целовались.
Он снова начал о том, как тяжело ему в городе. Над
полем, сжимая его, уже густел
синий сумрак, город покрывали огненные облака, звучал благовест ко всенощной. Самгин, сняв очки, протирал их, хотя они в этом не нуждались, и видел пред собою простую, покорную, нежную женщину. «Какой ты не русский, — печально говорит она, прижимаясь к нему. — Мечты нет у тебя, лирики нет, все рассуждаешь».
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной,
поля, дорога, лошади, кучер и все, все вокруг он многократно видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами. В стороне от дороги дымился огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые,
синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым облаком.
— Погода прекрасная, небо синее-пресинее, ни одного облачка, — говорил он, — одна сторона дома в плане обращена у меня балконом на восток, к саду, к
полям, другая — к деревне.
Тихо тянулись дни, тихо вставало горячее солнце и обтекало
синее небо, распростершееся над Волгой и ее прибрежьем. Медленно ползли снегообразные облака в полдень и иногда, сжавшись в кучу, потемняли лазурь и рассыпались веселым дождем на
поля и сады, охлаждали воздух и уходили дальше, дав простор тихому и теплому вечеру.
Купец, то есть шляпа, борода, крутое брюхо и сапоги, смотрел, как рабочие, кряхтя, складывали мешки хлеба в амбар; там толпились какие-то неопределенные личности у кабака, а там проехала длинная и глубокая телега, с насаженным туда невероятным числом рослого, здорового мужичья, в порыжевших шапках без
полей, в рубашках с
синими заплатами, и в бурых армяках, и в лаптях, и в громадных сапожищах, с рыжими, седыми и разношерстными бородами, то клином, то лопатой, то раздвоенными, то козлинообразными.
Я видел, как по кровле одного дома, со всеми признаками ужаса, бежала женщина: только развевались
полы синего ее халата; рассыпавшееся здание косматых волос обрушилось на спину; резво работала она голыми ногами.
Это не слегка сверху окрашенная вода, а густая яхонтовая масса, одинаково
синяя на солнце и в тени. Не устанешь любоваться, глядя на роскошное сияние красок на необозримом окружающем нас
поле вод.
Из-под
синей шляпы с загнутым широким
полем a la Rubens выбивались пряди бело-русых волос с желтоватым отливом.
Из всей обстановки кабинета Ляховского только это зеркало несколько напоминало об удобствах и известной привычке к роскоши; все остальное отличалось большой скромностью, даже некоторым убожеством: стены были покрыты полинялыми обоями, вероятно,
синего цвета; потолок из белого превратился давно в грязно-серый и был заткан по углам паутиной; паркетный
пол давно вытерся и был покрыт донельзя измызганным ковром, потерявшим все краски и представлявшимся издали большим грязным пятном.
Солнце так и било с
синего, потемневшего неба; прямо перед нами, на другом берегу, желтело овсяное
поле, кое-где проросшее полынью, и хоть бы один колос пошевельнулся.
В
полях всюду виднелись
синие фигуры китайцев.
При
полете благодаря
синему оперению крыльев с белым зеркалом они кажутся красивее, чем на самом деле.
Мы поехали, воздух был полон электричества, неприятно тяжел и тепел.
Синяя туча, опускавшаяся серыми клочьями до земли, медленно тащилась ими по
полям, — и вдруг зигзаг молнии прорезал ее своими уступами вкось — ударил гром, и дождь полился ливнем. Мы были верстах в десяти от Рогожской заставы, да еще Москвой приходилось с час ехать до Девичьего
поля. Мы приехали к Астраковым, где меня должен был ожидать Кетчер, решительно без сухой нитки на теле.
Сперва шли старики и вообще мужской
пол, в
синих праздничных кафтанах; за ними, поодаль, следовали женщины, в малиновых шелковых сарафанах и телогреях.
Все сели на
полу в кружок: против покута пан отец, по левую руку пан Данило, по правую руку пани Катерина и десять наивернейших молодцов в
синих и желтых жупанах.
По всему
полю будут раскиданы красные и
синие цветы.
Все это рваное, линючее, ползет чуть не при первом прикосновении. Калоши или сапоги окажутся подклеенными и замазанными, черное пальто окажется серо-буромалиновым, на фуражке после первого дождя выступит красный околыш, у сюртука одна
пола окажется
синей, другая — желтой, а полспины — зеленой. Белье расползается при первой стирке. Это все «произведения» первой категории шиповских ремесленников, «выдержавших экзамен» в ремесленной управе.
В одно утро пан Уляницкий опять появился на подоконнике с таинственным предметом под
полой халата, а затем, подойдя к нашему крыльцу и как-то особенно всматриваясь в наши лица, он стал уверять, что в сущности он очень, очень любит и нас, и своего милого Мамерика, которому даже хочет сшить новую
синюю куртку с медными пуговицами, и просит, чтобы мы обрадовали его этим известием, если где-нибудь случайно встретим.
Вдруг мать тяжело взметнулась с
пола, тотчас снова осела, опрокинулась на спину, разметав волосы по
полу; ее слепое, белое лицо
посинело, и, оскалив зубы, как отец, она сказала страшным голосом...
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на
полу, черные, отливая
синим. Приподнимая их с
пола одною рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в
поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой
синей тучей леса вдали; по
полю целый день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
Утка вся серо-пестрая, покрыта коричневыми и немелкими крапинами по желтоватому
полю; на правильных перьях поперечная полоска
синяя с глянцем.
Солнце село, коляска катилась по потемневшим
полям, провожаемая ровными меланхолическими ударами, замиравшими в
синих сумерках вечера.
У ворот стояли отдельною кучкой лесообъездчики и мастера в дареных господских кафтанах из
синего сукна с позументом по вороту и на
полах.
У мужиков на
полу лежали два войлока, по одной засаленной подушке в набойчатых наволочках,
синий глиняный кувшин с водою, деревянная чашка, две ложки и мешочек с хлебом; у Андрея же Тихоновича в покое не было совсем ничего, кроме пузыречка с чернилами, засохшего гусиного пера и трех или четырех четвертушек измаранной бумаги. Бумага, чернила и перья скрывались на
полу в одном уголке, а Андрей Тихонович ночлеговал, сворачиваясь на окне, без всякой подстилки и без всякого возглавия.
Около того места, где они только что сидели под каргиной, собрались все обитатели дома Анны Марковны и несколько посторонних людей. Они стояли тесной кучкой, наклонившись вниз. Коля с любопытством подошел и, протиснувшись немного, заглянул между головами: на
полу, боком, как-то неестественно скорчившись, лежал Ванька-Встанька. Лицо у него было
синее, почти черное. Он не двигался и лежал странно маленький, съежившись, с согнутыми ногами. Одна рука была у него поджата под грудь, а другая откинута назад.
Кадеты бежали, что есть мочи. Теперь в темноте фигура скорчившегося на
полу Ваньки-Встаньки с его
синим лицом представлялась им такой страшной, какими кажутся покойники в ранней молодости, да если о них еще вспоминать ночью, в темноте.
Но бедняк и тут не понял; он засуетился еще больше прежнего, нагнулся поднять свой платок, старый, дырявый
синий платок, выпавший из шляпы, и стал кликать свою собаку, которая лежала не шевелясь на
полу и, по-видимому, крепко спала, заслонив свою морду обеими лапами.
Через час мать была в
поле за тюрьмой. Резкий ветер летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы в
синюю высоту.
Я сидел на
полу возле кровати — какой отчаянно-холодный
пол — сидел молча. Мучительный холод снизу — все выше, все выше. Вероятно, такой же молчаливый холод там, в
синих, немых междупланетных пространствах.
Добежав уже до внешнего рва, все смешались в глазах Козельцова, и он почувствовал боль в груди и, сев на банкет, с огромным наслаждением увидал в амбразуру, как толпы
синих мундиров в беспорядке бежали к своим траншеям, и как по всему
полю лежали убитые и ползали раненые в красных штанах и
синих мундирах.
Бутылка портера уже была выпита, и разговор продолжался уже довольно долго в том же роде, когда
полы палатки распахнулись, и из нее выступил невысокий свежий мужчина в
синем атласном халате с кисточками, в фуражке с красным околышем и кокардой. Он вышел, поправляя свои черные усики, и, глядя куда-то на ковер, едва заметным движением плеча ответил на поклоны офицеров.
Черта между землей и небом потемнела,
поля лежали
синие, затянутые мглой, а белые прежде облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи.
Сама она не умела читать эту огромную книгу с
синей далью, с летучими тенями облаков, с разноцветными лоскутами
полей, по которым там и сям ползали люди и животные…
Разглядишь какую-нибудь птицу в
синем, прозрачном воздухе и долго, упорно следишь за ее
полетом: вон она всполоснулась над водой, вон исчезла в синеве, вон опять показалась чуть мелькающей точкой…
Я еще в комнатах услыхал, что самовар гудит неестественно гневно, а войдя в кухню, с ужасом увидал, что он весь
посинел и трясется, точно хочет подпрыгнуть с
пола.
Проговорив это, дьякон пустил коню повода, стиснул его в коленях и не поскакал, а точно полетел, махая по темно-синему фону ночного неба своими кудрями, своими необъятными
полами и рукавами нанковой рясы, и хвостом, и разметистою гривой своего коня.
Теплый вечер спускался на
поля, на леса, на равнины, закутывая все легким сумраком, который становился все
синее и гуще.
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, —
синяя одежда из тонкого полотна, — уложила на низком ложе и села на
пол у его голых ног, босая, в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой в горах странно-цветущей долины.
Вскоре отец захворал, недели две он валялся по
полу своей комнаты на широкой серой кошме, весь в
синих пятнах, и целые дни, сидя около него, мальчик слушал хриплый голос, часто прерываемый влажным, глухим кашлем.
По двору, в кухне и по всем горницам неуклюже метались рабочие. Матвей совался из угла в угол с какими-то тряпками и бутылками в руках, скользя по мокрому
полу, потом помогал Палаге раздевать отца, но, увидав половину его тела неподвижною,
синею и дряблой на ощупь, испугался и убежал.
Желание спорить исчезло — не с кем было спорить. И смотреть на дорогу не хотелось закат погас, кумач с
полей кто-то собрал и шёлковые ленты тоже, а лужи стали
синими.
Она спросила так серьёзно, что старик, усмехнувшись помимо воли, предложил ей сесть. Шаркая ногою о
пол, она смотрела в лицо Кожемякина прозрачно-синими глазами, весело оскалив зубы, и просила о чём-то, а он, озадаченный её смелостью, плохо понимая слова, мигал утомлёнными глазами и бормотал...
Он дошёл до холма, где в последний раз мелькнул возок, постоял, поглядел мокрыми глазами на
синюю стену дальнего леса, прорезанную дорогой, оглянулся вокруг: стелется по неровному
полю светлая тропа реки, путаясь и словно не зная, куда ей деваться.
Наконец,
посинели и разлились реки; в
поле показалась первая молодая травка; в соседнем пруду затрещали лягушки, в соседней роще защелкал соловей. До Надежды Петровны стали доходить слухи, что у нее явилась соперница, какая-то татарская княгиня Уланбекова, которую недовольная партия нарочно выписала из Казанской губернии.